— Сейчас... Удобствами вашими воспользуюсь. — И пошел в туалет, оставив озадаченных хозяев переглядываться. К счастью, у них хватило сообразительности не обмениваться мнениями, пока я хожу.

Поклясться готов, что микрофоны сюда всунули без их ведома.

Я, безусловно, сглупил, когда так резко встрепенулся. По записи любой болван сообразит, что я догадался о прослушивании. Но позволять Евгению говорить дальше, — значит, подставлять его. Что бы он сейчас ни сказал — это уже статья, срок и конфискация. Там, где оружие, там и махровый криминал, и подставки по-крупному. Риск такой, что наши с ним приключения в Турции в сравнении с этим — леденцы на палочке. Мне очень нужно было хорошенько, но быстро поразмыслить.

Вот так: пару часов назад я запихнул в сортир Каткова, чтобы он посоображал, что к чему, а теперь и самому пришлось залезть в аналогичный «кабинет». И все в моей жизни так — баш на баш. Что я другим, то и Судьба — мне.

— Слушай, Жень, — предложил я, вернувшись на кухню из ванной. — Понимаешь, вооружением для рыболовецких флотилий: сетями там всякими, гарпунами-снарядами, тралами... — я уже давно не занимаюсь. Но могу поискать, кого это интересует. Это спешно?

— Че? — вылупился Шмелев. — Какие сети?

Я изо всей силы врезал ему по ноге, зажал рот и показал на уши:

«Подслушивают тебя, болван!» Вслух же сказал вполне миролюбиво:

— Какие скажешь — мелкозернистые или крупные...

— Мелкоячеистые, — машинально поправил меня Шмелев и обвел недоумевающим взглядом свою шестиметровую кухоньку:

— Так ты думаешь, что-о?..

— Кто его знает?! Давай, на всякий случай, ты на меня по этой части не очень рассчитывай. Это ты у нас морская душа, а я этим тогда так, между делом... — Я потряс в воздухе кистью, показывая, что хочу что-то написать.

— Ну-у... — мужик искательно посмотрел на супругу. Вот так всегда.

Вначале влезут по уши, а потом к бабе: выручай. И Вера не оплошала:

— Да, конечно, сети! Тралы всякие, Олег! — Она торопливо достала с полки телефонный справочник и карандаш. — Но ты уж постарайся помочь...

— О чем речь... — Я отыскал среди вложенных в книжку листиков сравнительно чистый. — Дело вы начинаете отличное. Денег я вам для начала одолжу.

«У вас дома полно микрофонов, — написал я между тем, — напросись меня проводить. На улице поговорим». А вслух спросил:

— Машина-то у тебя на ходу?

— Какой там! Пришлось продать. За копейки. У меня ж в глазу какое-то воспаление-осложнение началось.

— Ему черепно-мозговую операцию делали, — как-то испуганно вставила Вера. — Но вы не думайте, с головой у него все в порядке.

— Да что вы, я знаю! У Жени голова — дай бог каждому, — соврал я из вежливости.

Со мной-то все ясно, я меченый. Как в училище попал, так мне, видать, из этой кутерьмы до гроба не выбраться. Но что, кроме умопомешательства, может втянуть в оружейные махинации взрослых людей, доживших до седин вдали от криминала, — не знаю.

Поели мы со Шмелевыми, хоть и вкусен был незатейливый ужин, без аппетита. Я, рискуя обидеть хозяйку, но предполагая, что вскоре придется побегать, еле клевал. Пить отказался вообще. Вяло повспоминали общих знакомых. В основном они сейчас либо приткнулись служить куда-то, либо — самое удачливое меньшинство — сами уже не мотались и не мерзли за прилавками, а крутили большими деньгами, нанимая других. Торговля сейчас шла вроде неплохо.

Разумеется, самое правильное для меня сейчас было бы вежливо откланяться, пообещать, что позвоню, и исчезнуть надолго из поля зрения Шмелевых. Пусть сами выплывают. Тем более что их ситуация — не по моей части. Но и не хотелось бросать их одних в очень уж гнилой обстановке, которую, кстати, Евгений, было видно, несмотря ни на что, считал очень удачной. Но уж если я в этих делах дилетант, то он — тем более. И вообще не очень-то это по-доброму: тянуть за собой в трясину друзей. А они меня как раз таки тянули. И все же я мялся, не спешил откланяться. Зачем-то ведь состоялась у меня с ними эта встреча и именно теперь? Тенденция, однако. Я ведь уже говорил о своих чувствах? Так вот, по всем моим приметам, выходило, что я был просто обязан им помочь.

Вообще-то это закон: за помощью к тебе обращаются именно тогда, когда ты по самые уши занят своими проблемами. Но если ты откажешь, то по другому закону, закону компенсации и симметрии, когда и тебе кто-то нужен будет позарез (пусть и совсем не тот, кому ты отказал), он окажется слишком занят своими заморочками. Вы скажете, и это суеверие? Не спорю. Но — в окопах атеистов нет. А уж так, как я сейчас сидел в окопе, я и врагу не пожелал бы.

Когда я засобирался уходить, скомкав и забрав в карман листочек с предостережением о микрофонах, Евгений довольно натурально захотел меня проводить. Вера, решив, что его без пригляда теперь оставлять нельзя, тоже намерилась подышать на ночь свежим воздухом.

Вся моя надежда была на то, что, пока мы микрофоны не трогали, они не станут нас брать. Если Шмелевых пасла милиция, то мне при собственном нелегальном ПМ и катковской «беретте» с двумя запасными обоймами в сумке корячились очень крупные проблемы. Я подумал-подумал и решил, что сейчас для «опекунов», кем бы они ни были, самое разумное — отпустить Шмелевых, которым деваться некуда, а за мной проследить. И брать, когда выведу еще на кого-нибудь. Или когда укажу свое лежбище, чтобы суметь при обыске что-то найти или подложить. А если это не милиция и не другие органы, то каким-нибудь крутым тем более не было смысла нас всех цапать. Этим, если я только не переоценивал Девку и компанию, нужен был один лишь я.

В прихожей, дав Шмелевым одеться, я обшарил их детектором.

Супруга была чиста, а при нем отыскалось аж два жучка на булавках: один под мехом пыжиковой ушанки, второй — в рукаве пиджака. Классное место: рукава вместе с руками обычно смотрят в сторону собеседника. Надо запомнить. Жестами показав супругам, чтобы они ни в коем случае ничего не трогали, я в лифте и на улице отделывался междометиями.

Только в метро, подождав минут пять, чтобы через турникеты прошла вперед большая часть топтунов — если таковые имелись, — я, произнося всякую чушь о своих приключениях в торговле, написал им в своем блокнотике: