К тому же у жены Шмелева очень кстати оказался родственник в одном из НИИ, который курировало УПСМ. Все одно к одному. УПСМ увязало по уши. Мы подсунули родственнику снаряд и убедили действовать через Шмелева.

— Почему его устранили?

— Продавца?! Мне ничего...

— Шмелева!

— А-а... Во-первых, деньги ему нельзя было оставлять. Слишком большая сумма. А потом, после почти удавшегося ухода с места продажи, который ты Шмелеву организовал, кавказские товарищи разгорячились. Но убивать тебя тогда еще было нельзя, вот и... После того как Шмелев вывел тебя из строя с помощью спецкрема, тебя изрядно попинали, и ты валялся без памяти. А Шмелев не захотел вернуть деньги по-хорошему. Тогда-то он и пострадал.

— Отобрать у Шмелева деньги планировалось с самого начала?

Безотносительно к моему участию?

— Разумеется! Кто ж такие деньги ему оставит?

— А кто оплатил акцию против Шеварднадзе? Откуда взялись деньги на ее подготовку?

— Часть — от грузинских товарищей, от компании «Резо-гарантия», часть от тех, кому не нужен нефтепровод через Грузию, часть — от торговцев оружием... Ой, да была бы заваруха, а желающих погреть на ней руки достаточно.

— А где, у кого остальные деньги?

— Не понял? Какие — остальные?

— Ну вы ведь обещали каждому участнику тергруппы по двести тысяч за убийство Шеварднадзе?

— Видишь ли... Если бы покушение удалось, то средства были бы выделены грузинской стороной. Из полученного в результате. Не забудь: с нашей помощью они бы наложили лапу на целую страну! А если бы у них не вышло, то группу решено было ликвидировать. Пойми меня правильно! Я вообще-то против убийств. Но — таков приказ. Дерьмократы довели армию до такого состояния, что...

— А ты хоть понял, что тебя самого Ноплейко решил уничтожить?

— Но он же дурак! Он же ничего не понимает в политике. Друг Боря специально таких везде рассовывал, чтобы они без него ничего не могли...

Главной моей бедой в этом путешествии было то, что рот Катку нельзя было заткнуть: в процессе планирования на парашюте он простыл, и нос его напрочь забило соплями. Но добрались.

К этому времени Ноплейко и других высокопоставленных соучастников заговора втихую арестовали, допросили и так же втихую выпустили. Друг Боря задействовал весь свой авторитет, не дал друга Ваню в обиду. Отдувались за всех в камерах Лефортово Лапиков и прочая мелочь.

Только моя Принцесса, то бишь майор Горбунова, осталась на свободе — Пастух с Голубковым заступились, — да подполковник Катков, нужный нам для завершения операции. Этого я привез прямо домой, в ту неуютную, обшарпанную квартирку, в которой мы с При были так счастливы в январе и где она меня сейчас ждала.

Я приткнул связанного Катка в прихожей и тихо вошел в комнату. При не услышала, а почувствовала мое появление. Она рывком обернулась и, увидев меня, бросилась — я даже не успел достать из сумки детектор. Она облапила меня и принялась вылизывать губы и глаза. Бог мой, ну надо же выбрать момент для нежностей! Я, как мог тактичнее в спешке, отстранился и попросил, стараясь, чтобы звучало лиричнее:

— Погоди, ради бога! Дай посмотрю... — Она отодвинулась, явно обидевшись и чуть ли не собираясь с плачем умчаться прочь.

Сам бы не видел — не поверил. И я решил нагрубить:

— Замри, мать твою! — Наконец нащупал в сумке детектор, достал, включил, посмотрел: в радиусе десяти метров никаких микрофонов.

Наконец-то. Я усадил ее в кресло и попросил прощения, чувствуя себя из-за этого идиотом:

— Я люблю тебя! Но в такой момент...

— Я понимаю... — сухо ответила она. Я сел рядом с ней на подлокотник:

— Так, опять? Ты помнишь свое обещание?

Она помолчала, потом вздохнула и обняла меня:

— Я очень соскучилась по тебе... Думала: а вдруг я тебя больше никогда не увижу — живым?

Голос ее дрогнул, и я машинально провел пальцем по ее щеке, но она оказался суха. Не понял: хорошо ли это? Все-таки я так плохо еще ее знаю.

— Милая, — я поцеловал ее губы, потерся щекой о щеку, — честное слово, я нечаянно в это влип. Но единственное ценное, что они могут отнять у меня, это — ТЫ.

— Я верю, верю, — закивала она. — Только ты подожди пока о любви, ладно? Ты понимаешь: я не могу, когда Ленка и Светка у Девки...

— Ничего, это мы решим.

— Как? Ты что, думаешь ее там штурмовать? Да она пол-Москвы взорвет, к чертям.

— Зачем штурмовать. Есть и другие способы.

— Как скажешь, милый.

— Во! Наконец-то ты осознала, что надо почаще произносить эту волшебную формулу. Как они, кстати, там?

— С ними все в порядке. Гном Ленку вылечил. Он оказался прав: когда Светка рядом — она совсем другая...

И тут она поперхнулась и заревела.

Все-таки, когда женщина в такие моменты плачет, это как-то естественнее.

Человек не властен над своими же мыслями. Порой в голову само приходит такое, что и вспомнить потом стыдно. Вот и сейчас. При рыдала, а мне спесиво подумалось: если бы не я и не ребята, то провокация Катка и САИП удалась бы. И таких, плачущих навзрыд, но бессильных что-либо изменить женщин на белом свете стало бы на несколько десятков, а то и сотен тысяч больше. Плюс тысячи тел, бывших когда-то живыми людьми и которые бы, завись это от них, предпочли бы рыдать, чем кануть в мерзлое небытие.

Подумалось об этом к тому, что если я и грешен в чем-то, то по справедливости за одно это Он мне много чего должен простить. Значит, выкрутимся мы с При, выживем.

Ну не «должен», ладно. Он никому и ничего не должен. Это я принаглел.

Подумаем вежливее: «может простить».

Это было наше с Ним дело, а потому я попросился на разборку с Девкой один.

— Совсем одичал за это время малой, — грустно сказал Боцман.

Но решающее слово было за Пастухом.

— Хорошо, — как следует подумав, сказал он. — Но имей в виду: мы все в городе и ждем, когда у тебя все кончится. Понадобимся — сразу дай знать...

Пока я сначала выследил и допросил санитара Серегу о ситуации в казематах, а потом вел по телефону переговоры с Девкой об обмене пленными, прошел не один день. А тем временем жизнь бурлила вовсю.

Российские газеты, словно вспомнив о том, что есть на свете такая православная страна — Грузия, писали о покушении на ее президента.